Супруги орловы горький

. Почти каждую субботу перед всенощной из двух окон подвала старого и грязного дома купца Петунникова на тесный двор, заваленный разною рухлядью и застроенный деревянными, покосившимися от времени службами, рвались ожесточённые женские крики:

– Стой! Стой, пропойца, дьявол! – низким контральто кричала женщина.

– Пусти! – отвечал ей тенор мужчины.

– Не пущу я тебя, изверга!

– Ты? Вр-рёшь, еретица!

– Батюшки! Убил, – ба-атюшки!

При первых же криках Сенька Чижик, ученик маляра Сучкова, целыми днями растиравший краски в одном из сарайчиков во дворе, стремглав вылетал оттуда и, сверкая глазёнками, чёрными, как у мыши, во всё горло орал:

– Сапожники Орловы стражаются! Ух ты!

Страстный любитель всевозможных происшествий, Чижик подбегал к окнам квартиры Орловых, ложился животом на землю и, свесив вниз свою лохматую, озорную голову с бойкой рожицей, выпачканной охрой и мумиёй, жадными глазами смотрел вниз, в тёмную и сырую дыру, из которой пахло плесенью, варом и прелой кожей. Там, на дне её, яростно возились две фигуры, хрипя и ругаясь.

– Убьёшь ведь, – задыхаясь, предупреждала женщина.

– Н-ничего! -уверенно и с сосредоточенной злобой успокоивал её мужчина.

Раздавались тяжёлые, глухие удары по чему-то мягкому, вздохи, взвизгивания, напряжённое кряхтенье человека, ворочающего большую тяжесть.

– И-эх ты! Ка-ак он её колодкой-то саданул! – иллюстрировал Чижик ход событий в подвале, а собравшаяся вокруг него публика – портные, судебный рассыльный Левченко, гармонист Кисляков и другие любители бесплатных развлечений – то и дело спрашивали Сеньку, в нетерпении дёргая его за ноги и за штанишки, пропитанные красками:

– Сидит на ней верхом и мордой её в пол тычет, – докладывал Сенька, сладострастно поёживаясь от переживаемых им впечатлений.

Публика тоже наклонялась к окнам Орловых, охваченная горячим стремлением самой видеть все детали боя; и хотя она уже давно знала приёмы Гришки Орлова, употребляемые им в войне с женой, но всё-таки изумлялась:

– Ах, дьявол! Разбил?

– Весь нос в кровь – так и тикёт! – захлебываясь, сообщал Сенька.

– Ах ты, господи, боже мой! – восклицали женщины. – Ах, изверг-мучитель!

Мужчины рассуждали более объективно.

– Беспременно он её должен до смерти забить, – говорили они.

А гармонист тоном провидца заявлял:

– Помяните моё слово – ножом распотрошит! Устанет возиться вот этаким манером, да сразу и кончит всю музыку!

– Кончил! – вскакивая с земли, вполголоса сообщал Сенька и мигом отлетал от окон куда-нибудь в сторону, в уголок, где занимал новый наблюдательный пост, зная, что сейчас должен выйти на двор Орлов.

Публика быстро расходилась, не желая попадаться на глаза свирепого сапожника; теперь, по окончании сражения, он терял в её глазах всякий интерес и, вместе с этим, был не безопасен.

Обыкновенно на дворе не было уже ни одной живой души, кроме Сеньки, когда Орлов являлся из своего подвала. Тяжело дыша, в разорванной рубахе, с растрёпанными волосами на голове, с царапинами на потном и возбуждённом лице, он исподлобья оглядывал двор налитыми кровью глазами и, заложив руки за спину, медленно шёл к старым розвальням, лежавшим кверху полозьями у стены дровяного сарая. Иногда он при этом ухарски посвистывал и так смотрел по сторонам, точно имел намерение вызвать на бой всё население дома Петунникова. Затем он садился на полозья розвален, отирал рукавом рубахи пот и кровь с лица и замирал в усталой позе, тупо глядя на стену дома, грязную, с облезлою штукатуркой и с разноцветными полосами красок, – маляры Сучкова, возвращаясь с работы, имели обыкновение чистить кисти об эту часть стены.

Орлову было лет под тридцать. Нервное лицо с тонкими чертами украшали маленькие тёмные усы, резко оттеняя полные, красные губы. Над большим хрящеватым носом почти срастались густые брови; из-под них смотрели всегда беспокойно горевшие, чёрные глаза. Среднего роста, немного сутулый от своей работы, мускулистый и горячий, он, долго сидя на розвальнях в каком-то оцепенении, рассматривал раскрашенную стену, глубоко дыша здоровой, смуглой грудью.

Солнце уже село, но на дворе душно; пахнет масляной краской, дёгтем, кислой капустой и какой-то гнилью. Из всех окон обоих этажей дома на двор льются песни и брань, иногда чья-нибудь испитая физиономия с минуту рассматривает Орлова, высунувшись из-за косяка, и исчезает, усмехаясь.

Являются маляры с работы; проходя мимо Орлова, они искоса смотрят на него, перемигиваются между собой и, наполняя двор бойким костромским говором, собираются кто в баню, кто в кабак. Сверху из второго этажа сползают на двор портные – народ полуодетый, худосочный и кривоногий, начинают подтрунивать над костромичами-малярами за их горохом рассыпающуюся речь. Весь двор наполняется шумом, бойким и живым смехом, шутками. Орлов сидит в своём углу и молчит, ни на кого не глядя. Никто не подходит к нему и никто не решается пошутить над ним, ибо знают, что теперь он – зверь лютый.

Он сидит, охваченный глухой и тяжёлой злобой, которая давит ему грудь, затрудняя дыхание, ноздри его хищно вздрагивают, а губы искривляются, обнажая два ряда крепких и крупных жёлтых зубов. В нём растёт что-то бесформенное и тёмное, красные, мутные пятна плавают пред его глазами, тоска и жажда водки сосёт его внутренности. Он знает, что, когда он выпьет, ему будет легче, но пока ещё светло, и ему стыдно идти в кабак в таком оборванном и истерзанном виде по улице, где все знают его, Григория Орлова.

Он не хочет выходить на всеобщее посмешище, но и пойти домой, чтобы одеться и умыться, тоже не может. Там, на полу, лежит избитая жена, а она ему теперь всячески противна.

Она там стонет, чувствует, что она мученица и что она права пред ним, – он знает это. Он знает и то, что она действительно права, а он виноват, это ещё более усиливает его ненависть к ней, потому что рядом с этим сознанием в душе его кипит злобное тёмное чувство и оно сильнее сознания. В нём всё смутно и тяжело, и он безвольно отдаётся тяжести своих внутренних ощущений, не умея разобраться в них и зная, что только полбутылка водки может облегчить его.

Вот идёт гармонист Кисляков. Он в плисовой безрукавке, в красной шёлковой рубашке, в шароварах, заправленных в щегольские сапоги. Подмышкой у него гармоника в зелёном мешке, чёрненькие усики закручены в стрелки, картуз ухарски надет набекрень, и всё лицо сияет удалью и весельем. Орлов любит его за удальство, за игру, за весёлый характер и завидует его лёгкой, беззаботной жизни.

Рассказ начинается описанием жуткой драки между Орловыми в их квартире, которая расположена в подвале старого и грязного дома купца Петунникова. За дракой наблюдает весь двор во главе с Сенькой Чижиком — учеником маляра — озорным мальчишкой лет 12-ти. Сенька — «страстный любитель всевозможных происшествий», «полуребёнок, полувзрослый, живой и впечатлительный, он, как губка влагу, жадно впитывает в себя грязь окружающей его жизни, на лбу у него уже есть тонкая морщинка, признак, что Сенька Чижик думает». Хотя к этим субботним дракам супругов-сапожников все обитатели дома уже привыкли, все равно прибегают поглазеть. Григорий (муж) всегда побеждал Матрену (жену) и уходил в кабак, а она, кой-как выбравшись из подвала, ждала его возвращения на улице. Ждала она его, чтобы помочь пьяному мужу спуститься в подвал, т. к. однажды он вывихнул руку, упав с лестницы, и две недели не мог работать. Григорий возвращался с чувством вины перед женой и ненавидел ее в эти моменты за то, что она права.

Женаты они были 4-й год, был у них ребёнок, но умер, они надеялись, что у них будут ещё дети, но их все не было. Жили они очень однообразно, вставали утром, пили чай, работали вместе, Григорий делал чистую работу, требовавшую руки мастера, Матрена делала работу попроще. Иногда пели, иногда ругались. «Оба они — молодые и здоровые люди — любили друг друга и гордились друг другом. Гришка был такой сильный, горячий, красивый, а Матрена — белая, полная, с огоньком в серых глазах, — „ядрёная баба“, — говорили о ней во дворе. Они любили друг друга, но им было скучно жить, у них не было впечатлений и интересов, которые могли бы дать им возможность отдохнуть друг от друга, удовлетворяли бы естественную потребность человека волноваться, думать, — вообще жить». У Орловых не было цели в жизни, поэтому жить им было трудно.

Однажды это однообразие было нарушено. Рано утром в их комнату спустился студент-санитар, он интересовался их здоровьем, советовал лучше следить за чистотой, т. к. в городе начинается холера, задавал вопросы, давал советы, потом ушёл. Весь день супруги находились под впечатлением от его посещения, разговаривали только о нем. Им было очень приятна его забота о них, т. к. больше никому до них и дела не было. В их мрачном подвале все как будто осветилось энергией молодости и доброты этого студента.

А на следующий день появилась 1-я жертва холеры в доме Петунникова — гармонист Митрий. Григорий дружил с ним, они вместе пили в кабаке по субботам. Григорию всегда нравилось в гармонисте его жизнелюбие, оптимизм, беззаботность. Он был весельчак и красавец, щегольски одевался, в общем очень любил жизнь. Григорий одним из 1-х пришёл к нему и не узнал. Это был уже не человек, а скорее труп. Резкий контраст этот очень поразил Григория, он привёл студента, и гармониста увезли.

Григорий решает идти санитаром в холерный барак «прямо в пасть влезу — глотай, а я ногами буду дрыгать» — говорит он о холере. Матрена после некоторых раздумий решается идти вместе с ним. 1-й день на дежурстве прошёл трудно, оба они очень устали, затем стало полегче, потому что привыкли. Живут они на разных половинах барака и не очень часто видятся. Григорий очень быстро заслужил уважение со стороны старших докторов, т. к. был понятлив, расторопен и хорошо выполнял свои обязанности; и зависть со стороны своих соратников-санитаров. Им овладевает великое желание прославиться своими подвигами, он хочет всем помочь, он хочет поделиться своими мыслями с кем-нибудь, но не с кем, кроме Матрены. Он часто стал заходить к ней и делиться своими мыслями, которые она плохо понимала, но выслушивала каждое слово. Наступил период успокоения между супругами, они уже не ругались, не дрались, Григорий стал более нежен и заботлив. Но вместе с мечтами о великом подвиге Григория посещали и другие мысли — о равенстве людей, которого он не видел; почему доктора радуются спасению Мишки Усова, которому место на каторге; мысли о смерти, ее внезапности и неотвратимости; мысли о неясном будущем и т. д.

Матрена тоже стала ценным работником, у неё нет никаких глобальных мыслей и противоречий в душе, как у Григория, но зато у неё повысилась самооценка от осознания своей нужности. Сама она как будто выросла в своих собственных глазах и теперь уже позволяла себе в разговорах с мужем снисходительный тон. Она все так же любила мужа, но теперь чувствовала, что он ее должник. Григорий не подозревал даже о проснувшемся в жене самосознании, т. к. даже предположить такого не мог.

В барак привезли Сеньку Чижика, ему нельзя было помочь, он умер. Григория, уже привыкшего к смерти, эта смерть мальчишки потрясла до глубины души. «Мальчишку-то за что?» — воплотил он в один вопрос свои ощущения. Он рассказал Матрене о смерти Сеньки, его разозлила холодность, как ему показалось, с которой жена восприняла эту новость. Его раздражение внутренними противоречиями перешло в злость на Матрену. Григорий стал корить жену за то, что у них до сих пор нет детей. После этих слов Матрену словно прорвало. Она не могла стерпеть такого несправедливого обвинения от мужа. Виноват в их бездетности только он: ведь это он бил ее нещадным образом все 4 года совместной жизни «Как ты мучил, истязал меня? Знаешь ли ты, сколько крови из меня лилось после мучительства твоего? Убивал ты, сам убивал деток-то своих! Неужто я не как все женщины — не хочу детей! Вижу дитя чужое — горечью захлёбываюсь от зависти и жалости к себе. ». Григорий не ожидал от жены такого, он был просто поражён. «Она была теперь вдвое сильнее его, он это чувствовал и трусил; не мог встать и ударить ее, как сделал бы, если бы не понимал, что она переродилась, впитав великую силу откуда-то».

После этого разговора Григорий ушёл и не появлялся до вечера. Он пришёл и стал просить прощения у Матрены, но она лишь отвечала, что ей от него ничего не нужно. Тогда он достал нож, но Матрена не испугалась, а сказала совершенно равнодушно «Эх, кабы ты меня зарезал». Григорий положил нож и стал жаловаться жене, что он хуже холерного — у него в сердце судороги, он охвачен мыслями о бесцельности человеческой жизни, затем, вновь озверев, стал бить ее, и опять ее равнодушие поразило его. Прибежавший на шум доктор выгнал Григория, который нёс уже совсем несусветный бред, сам осознавая это. Барак он называет морильней, «больных лечите. а здоровые помирают от тесноты жизни. ». Григорий зовёт Матрену уйти вместе с ним, но она твёрдо решила остаться.

Орлов несколько раз подкарауливал жену и бил. После роспуска барака докторша устроила Матрену учить детей сапожному мастерству, ей дали комнату и 12 рублей жалования. Мужа с тех пор она больше не видела. Взяла себе 2-х детей на воспитание, и жила с ними на эти 12 рублей вполне счастливо, хотя и бедно. Но скорее всего у неё развивается чахотка (туберкулёз), т. к. она кашляет, и на щеках у неё играет зловещий румянец. Это она рассказала автору историю своей жизни. Автор нашёл и Григория в одном кабаке и долго с ним разговаривал, Орлов все также помышляет о подвиге, но не ради людей, а просто, чтобы плюнуть на всех с высоты своего презрения к ним. И сказать им: «Ах вы, гады! Зачем живёте? Как живёте? Жулье вы лицемерное и больше ничего!» А потом вниз тормашками и — Вдребезги! О себе он говорит так: «Я родился с беспокойством в сердце. судьба моя — быть босяком!». Его душит ненависть ко всем и ко всему мировому устройству.

Заканчивается рассказ описанием кабака, в котором сидят автор и Орлов. «Тяжёлая дверь кабака, в котором я сидел с Орловым, то и дело отворялась и при этом как-то сладострастно повизгивала. И внутренность кабака возбуждала представление о какой-то пасти, которая медленно, но неизбежно поглощает одного за другим бедных русских людей, беспокойных и иных. ».

. Почти каждую субботу перед всенощной из двух окон подвала старого и грязного дома купца Петунникова на тесный двор, заваленный разною рухлядью и застроенный деревянными, покосившимися от времени службами, рвались ожесточённые женские крики:

– Стой! Стой, пропойца, дьявол! – низким контральто кричала женщина.

– Пусти! – отвечал ей тенор мужчины.

– Не пущу я тебя, изверга!

– Ты? Вр-рёшь, еретица!

– Батюшки! Убил, – ба-атюшки!

При первых же криках Сенька Чижик, ученик маляра Сучкова, целыми днями растиравший краски в одном из сарайчиков во дворе, стремглав вылетал оттуда и, сверкая глазёнками, чёрными, как у мыши, во всё горло орал:

– Сапожники Орловы стражаются! Ух ты!

Страстный любитель всевозможных происшествий, Чижик подбегал к окнам квартиры Орловых, ложился животом на землю и, свесив вниз свою лохматую, озорную голову с бойкой рожицей, выпачканной охрой и мумиёй, жадными глазами смотрел вниз, в тёмную и сырую дыру, из которой пахло плесенью, варом и прелой кожей. Там, на дне её, яростно возились две фигуры, хрипя и ругаясь.

– Убьёшь ведь, – задыхаясь, предупреждала женщина.

– Н-ничего! -уверенно и с сосредоточенной злобой успокоивал её мужчина.

Раздавались тяжёлые, глухие удары по чему-то мягкому, вздохи, взвизгивания, напряжённое кряхтенье человека, ворочающего большую тяжесть.

– И-эх ты! Ка-ак он её колодкой-то саданул! – иллюстрировал Чижик ход событий в подвале, а собравшаяся вокруг него публика – портные, судебный рассыльный Левченко, гармонист Кисляков и другие любители бесплатных развлечений – то и дело спрашивали Сеньку, в нетерпении дёргая его за ноги и за штанишки, пропитанные красками:

– Сидит на ней верхом и мордой её в пол тычет, – докладывал Сенька, сладострастно поёживаясь от переживаемых им впечатлений.

Публика тоже наклонялась к окнам Орловых, охваченная горячим стремлением самой видеть все детали боя; и хотя она уже давно знала приёмы Гришки Орлова, употребляемые им в войне с женой, но всё-таки изумлялась:

– Ах, дьявол! Разбил?

– Весь нос в кровь – так и тикёт! – захлебываясь, сообщал Сенька.

– Ах ты, господи, боже мой! – восклицали женщины. – Ах, изверг-мучитель!

Мужчины рассуждали более объективно.

– Беспременно он её должен до смерти забить, – говорили они.

А гармонист тоном провидца заявлял:

– Помяните моё слово – ножом распотрошит! Устанет возиться вот этаким манером, да сразу и кончит всю музыку!

– Кончил! – вскакивая с земли, вполголоса сообщал Сенька и мигом отлетал от окон куда-нибудь в сторону, в уголок, где занимал новый наблюдательный пост, зная, что сейчас должен выйти на двор Орлов.

Публика быстро расходилась, не желая попадаться на глаза свирепого сапожника; теперь, по окончании сражения, он терял в её глазах всякий интерес и, вместе с этим, был не безопасен.

Обыкновенно на дворе не было уже ни одной живой души, кроме Сеньки, когда Орлов являлся из своего подвала. Тяжело дыша, в разорванной рубахе, с растрёпанными волосами на голове, с царапинами на потном и возбуждённом лице, он исподлобья оглядывал двор налитыми кровью глазами и, заложив руки за спину, медленно шёл к старым розвальням, лежавшим кверху полозьями у стены дровяного сарая. Иногда он при этом ухарски посвистывал и так смотрел по сторонам, точно имел намерение вызвать на бой всё население дома Петунникова. Затем он садился на полозья розвален, отирал рукавом рубахи пот и кровь с лица и замирал в усталой позе, тупо глядя на стену дома, грязную, с облезлою штукатуркой и с разноцветными полосами красок, – маляры Сучкова, возвращаясь с работы, имели обыкновение чистить кисти об эту часть стены.

Орлову было лет под тридцать. Нервное лицо с тонкими чертами украшали маленькие тёмные усы, резко оттеняя полные, красные губы. Над большим хрящеватым носом почти срастались густые брови; из-под них смотрели всегда беспокойно горевшие, чёрные глаза. Среднего роста, немного сутулый от своей работы, мускулистый и горячий, он, долго сидя на розвальнях в каком-то оцепенении, рассматривал раскрашенную стену, глубоко дыша здоровой, смуглой грудью.

Солнце уже село, но на дворе душно; пахнет масляной краской, дёгтем, кислой капустой и какой-то гнилью. Из всех окон обоих этажей дома на двор льются песни и брань, иногда чья-нибудь испитая физиономия с минуту рассматривает Орлова, высунувшись из-за косяка, и исчезает, усмехаясь.

Являются маляры с работы; проходя мимо Орлова, они искоса смотрят на него, перемигиваются между собой и, наполняя двор бойким костромским говором, собираются кто в баню, кто в кабак. Сверху из второго этажа сползают на двор портные – народ полуодетый, худосочный и кривоногий, начинают подтрунивать над костромичами-малярами за их горохом рассыпающуюся речь. Весь двор наполняется шумом, бойким и живым смехом, шутками. Орлов сидит в своём углу и молчит, ни на кого не глядя. Никто не подходит к нему и никто не решается пошутить над ним, ибо знают, что теперь он – зверь лютый.

Он сидит, охваченный глухой и тяжёлой злобой, которая давит ему грудь, затрудняя дыхание, ноздри его хищно вздрагивают, а губы искривляются, обнажая два ряда крепких и крупных жёлтых зубов. В нём растёт что-то бесформенное и тёмное, красные, мутные пятна плавают пред его глазами, тоска и жажда водки сосёт его внутренности. Он знает, что, когда он выпьет, ему будет легче, но пока ещё светло, и ему стыдно идти в кабак в таком оборванном и истерзанном виде по улице, где все знают его, Григория Орлова.

Он не хочет выходить на всеобщее посмешище, но и пойти домой, чтобы одеться и умыться, тоже не может. Там, на полу, лежит избитая жена, а она ему теперь всячески противна.

Она там стонет, чувствует, что она мученица и что она права пред ним, – он знает это. Он знает и то, что она действительно права, а он виноват, это ещё более усиливает его ненависть к ней, потому что рядом с этим сознанием в душе его кипит злобное тёмное чувство и оно сильнее сознания. В нём всё смутно и тяжело, и он безвольно отдаётся тяжести своих внутренних ощущений, не умея разобраться в них и зная, что только полбутылка водки может облегчить его.

Вот идёт гармонист Кисляков. Он в плисовой безрукавке, в красной шёлковой рубашке, в шароварах, заправленных в щегольские сапоги. Подмышкой у него гармоника в зелёном мешке, чёрненькие усики закручены в стрелки, картуз ухарски надет набекрень, и всё лицо сияет удалью и весельем. Орлов любит его за удальство, за игру, за весёлый характер и завидует его лёгкой, беззаботной жизни.

С по-бед-дой, Гриша, поздравляю

И с расцар-рапанной щекой!

Орлов не сердится на него за эту шутку, хотя он уже слышал её раз пятьдесят, да гармонист и не со зла говорит это, а просто потому, что шутить любит.

– Что, брат! опять Плевна была? – спрашивает Кисляков, останавливаясь на минутку перед сапожником. – Эх ты, Гриня, спела дыня! Шёл бы ты туда, куда всем нам дорога. Клюнули бы мы с тобой.

– Я скоро, – не поднимая головы, говорит Орлов.

– Жду и страдаю по тебе.

Вскоре уходит и Орлов.

Тогда из подвала, держась за стены, выходит маленькая, полная женщина. Голова у неё плотно закутана платком, из отверстия на лице смотрит только один глаз, кусок щеки и лба. Пошатываясь, она идёт через двор и садится на то место, где сидел её муж. Её появление никого не удивляет – к этому привыкли, и все знают, что она просидит тут до той поры, пока Гришка, пьяный и настроенный на покаянный лад, не появится из кабака. Она выходит на двор потому, что в подвале душно, и для того, чтобы свести с лестницы пьяного Гришку. Лестница – полусгнившая и крутая; однажды Гришка упал с неё и вывихнул себе руку, так что недели две не работал, и за это время, чтобы прокормиться, они заложили почти все пожитки.

В подвале дома одного купца жили муж и жена. Их фамилия была Орловы. Муж Григорий работал сапожником. Специалистом он был хорошим и заказы у него всегда были. Жена Матрёна помогала ему чинить обувь. Супруги были ещё молодые, вместе жили четыре года.

Но, Григорий любил залить тоску водкой. Когда жена его не отпускала в кабак, он сильно избивал ее. К таким дракам все привыкли и даже наблюдали через маленькое окошко, как все происходило. Особенно любил комментировать драки Сенька Чижик, помощник маляра. Матрена же всегда ждала Григория с пьянок, чтобы он не упал на ступеньках и ничего себе не повредил. Однажды, когда он вывихнул руку, они жили в проголодь.

Жизнь супругов Орловых была очень скучна и однообразна, из-за этого Григорий пил. У них был ребенок, но умер. Больше Матрена родить не могла, потому что Григорий ее сильно избивал. Цели в жизни у них не было, интересов общих тоже.

Одним вечером к ним пришёл с осмотром молоденький санитар. В то время в стране бушевала холера. Санитар был очень вежливый и весёлый. Он очень культурно пообщался с супругами. Впечатлений от посещения им хватило надолго. Они только и разговаривали об этом визите.

На утро Сенька Чижик принёс дурную весть: заболел знакомый Григория гармонист Митрий. Григорий вызвал санитаров и они увезли больного. Орлов поехал с ними. Вернувшись из госпиталя, он решил работать санитаром. Деньги платили неплохие и кормили хорошо. Матрёну Григорий взял с собой, чтобы она работала в женском отделении.

Так началась у супругов Орловых новая жизнь. Оба завоевали уважение докторов. Но, другие санитары завидовали Григорию. Его их зависть не пугала, а наоборот подбадривала. Григорий хотел совершить какой-нибудь подвиг, чтобы о нем только и говорили.

Жизнь супругов на какое-то время наладилась. Они вместе пили чай, не ругались, а планировали будущую счастливую жизнь. Матрена очень нравилась докторам своей простотой и трудолюбием. Она не стремилась к славе. Но, женщина стала ценить себя, как человека и личность. Она с ужасом вспоминала прежнюю жизнь.

В больницу попал Сенька Чижик. Он не смог выздороветь. Григорий очень переживал смерть мальчика и стал упрекать жену в том, что она не может родить им ребенка. Тогда Матрёна не вытерпела и высказала всё, что на душе накипело. Она обвинила Григория в том, что не может родить, а детей очень любит. Женщина больше не боялась своего мужа, и он это почувствовал. Они начали ругаться. На шум прибежал доктор. Григорий обвинил того, что больных они лечат, а живые только мучаются из-за плохих условий жизни. Матрёна не захотела уходить с мужем и осталась работать в больнице.

Григорий снова запил. После того, как холера прошла, Матрену устроили работать в школу. Она учила сирот шить обувь. Женщина взяла на воспитание двоих сирот и была очень счастлива. Но, к сожалению, Орлова больна: у нее туберкулез.

Григорий же пьёт по кабакам и рассказывает всем о своем беспокойном сердце. Он ненавидит все мировое устройство.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Как правило, дети очень любят фантазировать. Жить в выдуманных грезах и мечтах, обыденное дело для детей. Все дети хотят поскорее вырасти, но не вступить в полноценную взрослую жизнь

Легенда о трагической и прекрасной любви благородного Тристана и Белокурой Изольды возникла в VIII веке в Ирландии. История любви передавалась из уст в уста, каждый рассказчик придавал произведению характерные черты, присущие его народу.

Хорошо сложенный молодой инженер Аларин едет домой. В одном купе вместе с ним едут, неприглядная молодая девушка и мужчина с кавказкой внешностью. Спустя немного времени этот мужчина пристаёт к девушке

Лось встал и выставил вперёд рога. Собаки не первый раз вышли на охоту, им не хотелось угодить под рога животному. Зверь сделал вид, что убегает от опасности, собаки постарались рвануть за ним и ошиблись, переступив осторожное расстояние.

Ранней весной 1945 года в подмосковный город Серпухов прибыл поезд с ранеными. Закованные в гипсовый панцирь, они почти все могли только лежать и глядеть в окно. Да ждать заветной Победы.

Рассказ начинается описанием жуткой драки между Орловыми в их квартире, которая расположена в подвале старого и грязного дома купца Петунникова. За дракой наблюдает весь двор во главе с Сенькой Чижиком — учеником маляра — озорным мальчишкой лет 12-ти. Сенька — «страстный любитель всевозможных происшествий», «полуребёнок, полувзрослый, живой и впечатлительный, он, как губка влагу, жадно впитывает в себя грязь окружающей его жизни, на лбу у него уже есть тонкая морщинка, признак, что Сенька Чижик думает». Хотя к этим субботним дракам супругов-сапожников все обитатели дома уже привыкли, все равно прибегают поглазеть. Григорий (муж) всегда побеждал Матрену (жену) и уходил в кабак, а она, кой-как выбравшись из подвала, ждала его возвращения на улице. Ждала она его, чтобы помочь пьяному мужу спуститься в подвал, т. к. однажды он вывихнул руку, упав с лестницы, и две недели не мог работать. Григорий возвращался с чувством вины перед женой и ненавидел ее в эти моменты за то, что она права.

Женаты они были 4-й год, был у них ребёнок, но умер, они надеялись, что у них будут ещё дети, но их все не было. Жили они очень однообразно, вставали утром, пили чай, работали вместе, Григорий делал чистую работу, требовавшую руки мастера, Матрена делала работу попроще. Иногда пели, иногда ругались. «Оба они — молодые и здоровые люди — любили друг друга и гордились друг другом. Гришка был такой сильный, горячий, красивый, а Матрена — белая, полная, с огоньком в серых глазах, — „ядрёная баба“, — говорили о ней во дворе. Они любили друг друга, но им было скучно жить, у них не было впечатлений и интересов, которые могли бы дать им возможность отдохнуть друг от друга, удовлетворяли бы естественную потребность человека волноваться, думать, — вообще жить». У Орловых не было цели в жизни, поэтому жить им было трудно.

Однажды это однообразие было нарушено. Рано утром в их комнату спустился студент-санитар, он интересовался их здоровьем, советовал лучше следить за чистотой, т. к. в городе начинается холера, задавал вопросы, давал советы, потом ушёл. Весь день супруги находились под впечатлением от его посещения, разговаривали только о нем. Им было очень приятна его забота о них, т. к. больше никому до них и дела не было. В их мрачном подвале все как будто осветилось энергией молодости и доброты этого студента.

А на следующий день появилась 1-я жертва холеры в доме Петунникова — гармонист Митрий. Григорий дружил с ним, они вместе пили в кабаке по субботам. Григорию всегда нравилось в гармонисте его жизнелюбие, оптимизм, беззаботность. Он был весельчак и красавец, щегольски одевался, в общем очень любил жизнь. Григорий одним из 1-х пришёл к нему и не узнал. Это был уже не человек, а скорее труп. Резкий контраст этот очень поразил Григория, он привёл студента, и гармониста увезли.

Григорий решает идти санитаром в холерный барак «прямо в пасть влезу — глотай, а я ногами буду дрыгать» — говорит он о холере. Матрена после некоторых раздумий решается идти вместе с ним. 1-й день на дежурстве прошёл трудно, оба они очень устали, затем стало полегче, потому что привыкли. Живут они на разных половинах барака и не очень часто видятся. Григорий очень быстро заслужил уважение со стороны старших докторов, т. к. был понятлив, расторопен и хорошо выполнял свои обязанности; и зависть со стороны своих соратников-санитаров. Им овладевает великое желание прославиться своими подвигами, он хочет всем помочь, он хочет поделиться своими мыслями с кем-нибудь, но не с кем, кроме Матрены. Он часто стал заходить к ней и делиться своими мыслями, которые она плохо понимала, но выслушивала каждое слово. Наступил период успокоения между супругами, они уже не ругались, не дрались, Григорий стал более нежен и заботлив. Но вместе с мечтами о великом подвиге Григория посещали и другие мысли — о равенстве людей, которого он не видел; почему доктора радуются спасению Мишки Усова, которому место на каторге; мысли о смерти, ее внезапности и неотвратимости; мысли о неясном будущем и т. д.

Матрена тоже стала ценным работником, у неё нет никаких глобальных мыслей и противоречий в душе, как у Григория, но зато у неё повысилась самооценка от осознания своей нужности. Сама она как будто выросла в своих собственных глазах и теперь уже позволяла себе в разговорах с мужем снисходительный тон. Она все так же любила мужа, но теперь чувствовала, что он ее должник. Григорий не подозревал даже о проснувшемся в жене самосознании, т. к. даже предположить такого не мог.

В барак привезли Сеньку Чижика, ему нельзя было помочь, он умер. Григория, уже привыкшего к смерти, эта смерть мальчишки потрясла до глубины души. «Мальчишку-то за что?» — воплотил он в один вопрос свои ощущения… Он рассказал Матрене о смерти Сеньки, его разозлила холодность, как ему показалось, с которой жена восприняла эту новость. Его раздражение внутренними противоречиями перешло в злость на Матрену. Григорий стал корить жену за то, что у них до сих пор нет детей. После этих слов Матрену словно прорвало. Она не могла стерпеть такого несправедливого обвинения от мужа. Виноват в их бездетности только он: ведь это он бил ее нещадным образом все 4 года совместной жизни «Как ты мучил, истязал меня? Знаешь ли ты, сколько крови из меня лилось после мучительства твоего? Убивал ты, сам убивал деток-то своих! Неужто я не как все женщины — не хочу детей! Вижу дитя чужое — горечью захлёбываюсь от зависти и жалости к себе…». Григорий не ожидал от жены такого, он был просто поражён. «Она была теперь вдвое сильнее его, он это чувствовал и трусил; не мог встать и ударить ее, как сделал бы, если бы не понимал, что она переродилась, впитав великую силу откуда-то».

После этого разговора Григорий ушёл и не появлялся до вечера. Он пришёл и стал просить прощения у Матрены, но она лишь отвечала, что ей от него ничего не нужно. Тогда он достал нож, но Матрена не испугалась, а сказала совершенно равнодушно «Эх, кабы ты меня зарезал». Григорий положил нож и стал жаловаться жене, что он хуже холерного — у него в сердце судороги, он охвачен мыслями о бесцельности человеческой жизни, затем, вновь озверев, стал бить ее, и опять ее равнодушие поразило его. Прибежавший на шум доктор выгнал Григория, который нёс уже совсем несусветный бред, сам осознавая это. Барак он называет морильней, «больных лечите… а здоровые помирают от тесноты жизни…». Григорий зовёт Матрену уйти вместе с ним, но она твёрдо решила остаться.

Орлов несколько раз подкарауливал жену и бил. После роспуска барака докторша устроила Матрену учить детей сапожному мастерству, ей дали комнату и 12 рублей жалования. Мужа с тех пор она больше не видела. Взяла себе 2-х детей на воспитание, и жила с ними на эти 12 рублей вполне счастливо, хотя и бедно. Но скорее всего у неё развивается чахотка (туберкулёз), т. к. она кашляет, и на щеках у неё играет зловещий румянец. Это она рассказала автору историю своей жизни. Автор нашёл и Григория в одном кабаке и долго с ним разговаривал, Орлов все также помышляет о подвиге, но не ради людей, а просто, чтобы плюнуть на всех с высоты своего презрения к ним. И сказать им: «Ах вы, гады! Зачем живёте? Как живёте? Жулье вы лицемерное и больше ничего!» А потом вниз тормашками и — Вдребезги! О себе он говорит так: «Я родился с беспокойством в сердце… судьба моя — быть босяком!». Его душит ненависть ко всем и ко всему мировому устройству.

Заканчивается рассказ описанием кабака, в котором сидят автор и Орлов. «Тяжёлая дверь кабака, в котором я сидел с Орловым, то и дело отворялась и при этом как-то сладострастно повизгивала. И внутренность кабака возбуждала представление о какой-то пасти, которая медленно, но неизбежно поглощает одного за другим бедных русских людей, беспокойных и иных…». Пересказала Елена Донкина

Читатель застает Орловых во время очередной семейной ссоры. Супруги-сапожники ссорятся у себя в квартире, которая находится в подвальном помещении дряхлого дома торговца Петунникова. Все жители дома собрались, чтобы посмотреть на шумный скандал, присутствовал и проказливый 12 летний ученик маляра, Сенька Чижик. Он, в то же время, умный не по годам, но все же еще восприимчивый ребенок. Каждая ссора заканчивалась победой мужа, которого звали Григорием, над женой, Матреной, он шел выпивать в кабак с товарищами. А она его ждала и помогала спускаться пьяному в подвал, чтоб тот ничего не повредил. Он не мог переносить правоту жены, поэтому чувствовал себя виноватым.

Жили супруги вместе уже 4 года, единственный ребенок умер. Рутинная работа надоедала им, у них не было новых интересных впечатлений. Они просто работали вместе, и не могли передохнуть друг от друга. А ведь они такие молодые, Матрена – женщина в теле с искоркой в глазах, а Гриша – красивый, вспыльчивый, крепкого телосложения. Они потеряли ориентир в жизни.

Как-то раз студент-санитар рассказал им о надвигающейся холере, рекомендовал мыть все тщательнее. Еще никто так не заботился о них. У них дома стало ярко и светло после посещения студента.

Первым холера скосила Митрия, с которым Гриша каждую неделя отдыхал в кабаке. Когда Григорий пошел навестить его, он не мог понять, где его жизнерадостный друг гармонист Митрий. Вместо него на постели лежал полутруп.

В связи с такими событиями Орлов идет помогать в барак. Вместе с нм идет Матрена. С непривычки они поначалу падают с ног от усталости. Но потихоньку втягиваются. В бараке они жили по отдельности. Благодаря находчивости и проворности супруг завоевывает уважение врачей. Орловы больше не ссорились, у Григория появилась цель – он хотел совершать подвиги, а Матрена, ценный работник барака, осознала свою необходимость для людей, начала ценить себя. Она больше не позволяла мужу повышать голос и относиться к ней с презрением.

Вскоре в бараке умер Сенька Чижик. Эта смерть маленького мальчика ошеломила Гришу, который уже повидал многое. Как ему показалось, Матрена не почувствовала тоже при его рассказе о кончине Сеньки, и, он сгоряча, обвинил ее в отсутствии детей. Но жена его просто поразила, наконец, высказав все, что накопилось. Она очень хотела стать мамой, но это не могло свершиться из-за частых избиений мужа.

Придя к жене, он просил прощение у нее. Но ей не хотелось возобновлять с ним отношения. Он сетовал на судорожное сердце полное боли и снова начал бить жену. Его выгнали из барка. Он просил Матрену пойти с ним, но она была тверда в своем решении, остаться.

В последствии Матрена стала преподавателем сапожного мастерства для детей. Платили немного, но ей нравилось. С мужем они больше не встречались. Усыновила двух детей. Они были счастливы вместе. Но она умирает от туберкулеза. А свою историю успевает поведать автору. В финале произведения изображается кабак, в котором Орлов рассказывает о все том же желании – совершить подвиг, в виде огромной всепоглощающей пасти.